Страничка Алисы Селезнёвой: "Билет в один конец"

Дедушка Слава — брат Юлькиной бабушки. Он ещё не старый, подтянутый; но совершенно седой. Носит он офицерскую рубашку без погон и зелёные брюки с тонкими красными лампасами. Его младший сын, двоюродный брат Владимира Вячеславовича, — военный. Служит на Дальнем Востоке в звании подполковника. Ему-то и полагается вещевое довольствие. Кое-что из этого довольствия перепадает дедушке Славе.

Домик Юлькиного дедушки, окружённый раскидистыми клёнами, стоит прямо на клязьминской террасе. Из его окон открывается неповторимый вид на левый берег — низкий, болотистый, бескрайний, отороченный у горизонта зелёными пятнами рощ, а правее, к востоку, — стеной елового леса — сурового, непроходимого, холодного и сырого.

Дедушка Слава воевал на Курской дуге, был тяжело ранен в спину осколком гранаты, отчего всегда ходил медленно, сильно наклоняясь вправо. При этом он был человеком удивительной физической силы и редкой выносливости. Работал он в колхозе кладовщиком, но почти всегда был дома. Когда в нём нуждались на работе, ему звонили. Он садился на старенький, скрипучий велосипед со стёртыми донельзя педалями и тихонько ехал на ток по ухабистой, засыпанной щебёнкой улице, местами покрытой остатками асфальта. За велосипедом тянулось облачко пыли, когда было сухо, или разлетался веер брызг, если проходил дождь и дорога была залита мутными серыми лужами и жидкой грязью. Заднее крыло было наполовину обломано, и в ненастную погоду дедушка Слава возвращался забрызганный до самой макушки. В такие дни Алиса отчищала его брезентовую куртку. Для этого пришлось синтезировать реактив, разлагающий мазут.

Они подружились с дедушкой Славой. Алисе нравилось, что он не мешает её опытам с бабочками, не пристаёт с вопросами, а дедушка по достоинству оценил Алисины способности к домоводству. А ещё он очень любил слушать, как его гостья, уютно устроившись на толстой ветке старого клёна, с выражением читает стихи, которых он никогда раньше не слышал. Он думал, что это Алисины стихи, хотя Алиса никогда стихов не писала.

Знаете, почему он так думал? Как-то раз он спросил, кто написал только что прочитанное стихотворение. И девочка назвала фамилию, которую дедушка Слава, большой любитель поэзии, никогда не слышал. Он стал расспрашивать, что это за человек, когда он жил, где Алиса прочла его стихи — а та вдруг стала нести какую-то околесицу: мол, стихотворение будет опубликовано лет через пятьдесят — тогда его и можно будет прочесть в книжках и журналах.

По вечерам Алиса и дедушка пили чай с вишнёвым вареньем, которое Алиса обожает. Дед жил один и всегда скучал по вечерам. Он рассказывал девочке о минувшей войне, а та слушала, распахнув глаза, в которых отражались отцветающие яблони за окном. У деда Славы был собственный взгляд на историю. Он считал, что вся хроника человечества — это череда жестоких ошибок. Ведь никто не хочет крови, жестокости, смерти. Все хотят как лучше. Из-за этого желания проливается кровь, кипит ненависть, гибнут люди.

– Если какая-то глупость покамест не совершена, — говорил дед, выстругивая топорище, — обязательно найдётся сорвиголова, которая захочет измерить глубину этой глупости. Сама утонет и других утопит.

– А может так случиться, что всё-таки есть брод и тонуть не обязательно? — спросила Алиса, слизнув языком каплю варенья, упавшую на предплечье.

– Может, внучка, может. Только обычно по-другому случается.

– Тогда, получается, хорошо, что этот сорвиголова появится? Новую дорогу людям укажет.

– Не хорошо, а плохо. — Дед вдруг озлился. — Он же, балбес, не знает, есть брод или нет.

– Но ведь если бы не подобные сорванцы, ни один брод никогда не был бы найден. Израильский пророк Моисей не нашёл бы Обетованной земли, Дмитрий Донской не победил бы Тохтамыша, а святой Георгий не остановил бы немцев под Москвой.

Ответа не последовало. Алиса решила, что выиграла спор.

Правда, она перепутала святого Георгия, жившего то ли во втором, то ли в третьем веке, с известным полководцем маршалом Жуковым, которого тоже звали Георгием. Святой Георгий, изображённый на московском гербе, встарь считался небесным покровителем города.

Но Алисе это простительно. В XXII веке это распространённое заблуждение. Многие будут считать, что именно маршал Жуков изображён на московском гербе. А дед давно привык к Алисиным странностям. Она то и дело называет обычные вещи необычными именами. Жукова — святым Георгием, Спасителя на иконе — израильским царём, военные самолёты, бороздящие небо над селом и с громом преодолевающие звуковой барьер, — флаерами. И имя у неё странное — Алиса. Облакам машет рукой, будто своим друзьям. Рано утром в росе купаться бегает. С яблонями в саду здоровается, с муравьями. Бывают такие девочки — на вид совершенно нормальные, а с головкой непорядок. Но всё равно она хорошая. Добрая, сердечная, заботливая. Тяжело таким в жизни приходится. Счастья не видать.

Эх, дедушка Слава, знал бы ты, как ты не прав!

Ладно, не будем удивлять старика.

Поздно вечером Алиса всегда уходила гулять по окрестностям — иногда пешком, иногда брала велосипед. Дедушка Слава вначале ворчал и не хотел отпускать девочку на ночь глядя — мол, разные люди попадаются, а я, дескать, за тебя отвечаю. Алиса в ответ загадочно улыбалась и уходила, оставляя в душе деда твёрдую убеждённость, что с его гостьей ничего не случится. Весь её образ жизни противоречил мысли о том, что с ней может что-то произойти. Уравновешенная, всегда занятая, в меру озорная, она по какой-то загадочной причине принадлежала скорее небу и облакам, чем этой деревне, этому дому, этим людям, суетящимся вокруг.

Не боялся дед за Алису ещё и вот почему. Однажды из Москвы от его старшего сына пришла посылка с грецкими орехами. Дед позвал Алису:

– Эй, внучка, пойдём грецкие орехи щёлкать! Неси молоток — он в ящике с инструментами на печке, об который ты надысь ушиблась-то, поняла?

Алиса, отложив в сторону “Мастера и Маргариту”, явилась на кухню с молотком и положила его на табурет. Потом, выбрала орех покрупнее, положила на табурет рядом с молотком и, пока дед Слава, ругаясь на больную спину, устраивался за столом, коротко размахнувшись, ловко ударила по ореху ладонью.

Орех превратился в лепёшку из осколков.

– Ой, надо было не так сильно. Как теперь выбрать скорлупу? Прости, дедушка.

Дед так удивился, что даже очки на лоб поднялись. Пока он оценивал ситуацию, Алиса тем же способом расколола ещё три ореха. На этот раз более удачно: скорлупка лишь слегка трескалась, её легко можно было отделить руками.

– Милая, а молоток-то на что?

– Он же тебе был нужен зачем-то. Ты сам просил. Разве забыл?

– Орехи-то молотком колют. Эдак ты себе всю руку отшибёшь. Зачем выпендриваться-то?

– Я всегда так колю. Так же проще. А молотком и по пальцу можно попасть.

Нет, странная всё-таки эта внучкина подруга. Надо к ней присмотреться.

Время в деревне текло быстро: то за водой надо сходить к колодцу, то полы вымыть, то баньку истопить, то помочь деду вскопать участок под картошку. Дед был против — не женское, мол, это дело. Алиса ничего на это не сказала, а взяла лопату и давай себе копать! Сначала у неё получалось плохо, пласты не переворачивала, мозоли на руках натёрла, но потом наловчилась — куда поспеть деду с больной спиной!

До приезда Юльки осталось два дня.

Было часа четыре утра. Дед уже поднялся — нынче нужно заменить заболевшего скотника. На улице стоял туман, выпала обильная роса, ныла больная спина под погоду. На улице было зябко.

Алиса в своих неизменных шортах и майке — видать, никакой другой одёжи с собой не взяла, надо будет спросить, может, занять чего у соседских-то девчушек, — сидела над своей игрушкой, похожей на микроскоп. Будто не ложилась. Или в самом деле не ложилась?

– Чего, внучка, не спится-то? Вишь какой туман? С чего в такую рань поднялась?

– Понимаешь, похоже, всё дело в митохондриях.

– Чего-чего?

– В митохондриях, говорю. Митохондрии половых клеток альдебаранских бабочек в условиях земной тяжести смещаются ко дну клетки. Из-за этого в клетке возникает дефицит энергии, и она не делится.

– А что это за бабочки такие?

– Можно я как-нибудь в другой раз объясню?

– Пока печку растоплю, ты и расскажешь. Я не тороплюся нонче. Заслонку потом не забудь закрыть.

– Во сколько закрыть-то? Я биочип настрою, чтоб напомнил.

– Слушай, а бог с нею, с заслонкой. Анюту попрошу. Забежит, закроет. Пойдём-ка лучше со мной на ферму, раз уж встала. Ты какая-то не от мира сего — чай, никогда не видела, как коров доят? Небось, думаешь, молоко-то в магазинах делают? Митохордия ты городская.

– Не митохордия, а митохондрия. Это такой органоид в клетке любого животного и растения. По биологии проходят. А на коров и вправду интересно посмотреть. Как склиссов доят — видела, и сама доила, а вот наших земных коров — ни разу.

– Да, программка у вас нонче в школе — я те дам! Нужное дело. Только, чай, скучно всёй этой заумью головку-то забивать? А без науки нонче никуды! Небось, в институт поступать будешь?

– Конечно. А как же иначе?

– Ещё-то куды? Ясное дело, куды. На ферму. Не хошь — в растениеводческую бригаду. У нас на селе, правда, умников не жалуют. Бездельники они, кто с дипломом-то. Только покрикивать умеют. А дела от них чуть. Навыдумывают всякой... всячины — дед почему-то запнулся, — гербициды всякие, фигнециды, денег на ветер сколько выбрасывают, а толку-то? Всё равно лук руками полем. Вона, весь июнь детишки на полях-то. На них вся надежда. То бы сорняк всю овощь забил. Никакого урожаю. А как гербицидом польют — так детишки с поля сразу в больницу. Кто отравится, у кого ангина, у кого воспаления. Науку, её с умом применять надобно, а не как бог на душу положит. Сила в ей огромная — не приведи господь эту силищу в руки дураку. Вот что я тебе скажу. Соображай!

На ферме Алисе было не по себе. Грязные, замученные, несчастные, полуголодные и больные коровы с тоской глядели на девочку — вдруг хоть чем-то поможет? Доярки и скотники вроде добрые, к скотине ласково подходят, а антисанитарию вокруг себя будто бы не замечают. Да в таких условиях не то что коровы — бурузявцы с Глаза Сокола заболеют. А среди коров ещё и стельные попадаются — бедненькие! А телята? Им-то каково?

Неужели они этого не понимают? Люди! — хотелось крикнуть Алисе. — Ну сделайте что-нибудь! Нельзя же так издеваться над скотиной!

Девочка прижалась щекой к морде худой пегой коровы с грустными гноящимися глазами. Корова устало отбивалась от атакующих её полчищ мух.

Лучше бы вовсе сюда не ходила!

Дома Алиса, не пообедав, засела за микроскоп. Дед Слава раза три позвал девочку к столу, но та сказала, что у неё срочное дело — обед подождёт. Дед не обиделся. Он уже привык: Алису не переспорить.

Альдебаранским бабочкам придётся подождать. Алиса задумала хоть чем-то помочь бедным животным на ферме.

Результаты анализа были плачевными. Гельминтоз, тяжёлые поражения печени вследствие токсичных кормов, микрофлора кишечника просто чудовищная, иммунитет ослаблен. А они ещё и молоко дают!

На следующий день Алиса спросила деда:

– У нас есть пульверизатор?

– А накой он тебе?

– Я синтезировала кое-какие гормоны — должны помочь вашим животным. А ещё вывела культуру генно-модифицированных бактерий, которые поселятся у них в кишечнике и будут выделять лекарства. По крайней мере, животы у коров болеть не будут.

– Да ладно тебе ерунду-то городить. Какие, к богу, гормоны? Ты что, ветеринар, что ли?

– Нет, но я на биологии специализируюсь.

– Я те вот что скажу. Играть в свои игрушки ты играй, а скотину не трожь. Это тебе не шутки. Ежели с ней чего случится — мы все без премии останемся, а председателю по партлинии так влетит, что небо с овчинку покажется. Ты хоть и толковая девчонка, а всё одно соплюшка. Не лезь, куды не след. Живо обратно в город отправлю.

Алиса в прения вступать не стала, но пульверизатор в конце концов тихонько нашла. Теперь надо было дождаться раздачи кормов, незаметно забраться на тележку трактора и распылить реактив на корм. Одного раза должно хватить. Гельминты погибнут, токсины нейтрализуются, только вот с микрофлорой проблему так быстро не решишь. Ну ничего, помаленьку.

...Неделю спустя, когда Юлька уже приехала, удои в хозяйстве удвоились, коровы заметно повеселели и залоснились. А дедушка Слава отругал Алису. За непослушание.

Кроме него, никто не догадался, в чём дело. А дед стал Алису побаиваться. Ведьма она, что ли? Вот, и спина почему-то больше не болит... Сорок лет болела как скаженная, а тут, на старости лет, не болит, словно и не болела никогда. Небось тоже чего подмешала. А спросишь — то молчит, то начинает ерунду какую-то нести.

Юлька приехала второго июня утром. Ночным поездом.

Пока девочки обнимались и целовались, дед выскользнул на участок хлопотать по хозяйству. Пусть наговорятся! Мало ли какие у них тайны?

Алиса поволокла было подругу купаться, но та тут же заявила, что на улице всего 11 градусов, а в такую погоду купаются только моржи да гостьи из будущего. Алиса взяла дедов велосипед и покатила к речке, а Юлька опять на неё обиделась. Поди ж ты! Подруга только что приехала, а Алисе, видите ли, искупаться захотелось. А подруга, раз не хочет, может и подождать.

Юлька надела купальник и поплелась к речке. Алиса с удовольствием плескалась у противоположного берега. Юлька зажмурилась, разбежалась и бросилась с обрыва в ледяную воду. Она тоже умеет быть отважной, не бояться холода, простуды и воспаления лёгких. А то некоторые тут слишком много о себе возомнили.

Зря Юлька это сделала. У неё перехватило дыхание, свело ноги, и течение потащило её на стремнину. Она даже крикнуть не успела.

Алиса обернулась на всплеск — и никого не увидела. Только круги по воде. Подозрительно. Кто-то утонул? Или кто-то следит?

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Алиса нырнула. Вода была мутная, ничего не видно. Опасно. Ещё неизвестно, какой замысел у противника. Люди Охижутика против неё действовать не должны: они в Алисе заинтересованы. Но вдруг они догадываются о действительном Алисином замысле? Вдруг сейчас придёт в действие УАС? Ничего особенного. Утонула, мол, Алиса — и поминай как звали. Не будет без разрешения кататься в прошлое.

Рука коснулась чего-то тёплого. Тело. Так, волосы. Ясно. Кто-то здесь утонул. Надо вытащить, а там разберёмся.

...Когда Юлька пришла в себя, первое, что она увидела, были вставшие домиком Алисины брови.

– Горе ты моё, Юлька. Ну кто же прыгает в холодную воду без разминки? Надо сначала разогреться, а потом спокойно заходить — шаг за шагом. И глубоко дышать при этом. Ты представляешь, что было бы, опоздай я на минутку? Ну что ты за пускуля! Тебя не то что в космос — на речку пускать нельзя.

Обычно Алиса говорит коротко и точно. А тут целую нотацию прочитала. Испугалась...

– Гляжу — круги по воде, а никого нет. Подумала, что за мной следят пираты.

– Какие ещё пираты? — встревожилась Юлька.

– Знаешь, с моим прилётом связаны некоторые обстоятельства, из-за которых кое-кто из пиратов может быть здесь и приглядывать за мной. Я сначала думала, что их нет, а теперь сомневаюсь. Но, скорее всего, они совершенно безопасны. Их задача — всего лишь следить за моими действиями. Пока я ничего не предпринимаю, они мне не угрожают. А я ничего и не предпринимаю.

– Ой как интересно! Ты мне об этом ещё не рассказывала.

– Считай, что я пошутила.

Юлькино лицо поскучнело. Она поняла: Алиса просто шутит.

– Юль, ты теперь настоящая русалка. Принцесса подводного царства, — проговорила Алиса, выпутывая нитку тины из густых, ещё влажных волос подруги.

Немного отлежавшись, Юлька убежала к своим деревенским подружкам — сообщить о приезде, поделиться городскими сплетнями и рассказать о сегодняшнем приключении. Алиса занялась бабочками.

Если вы полагаете, что у Алисы только и забот, что о своих бабочках, значит, вы совсем её не знаете. Алиса думает. Алиса выстраивает план, обдумывает его — и отвергает. Алисе надо выполнить задание Охижутика. Выполнить так, чтобы никто не пострадал. Даже во сне Алиса думает, думает, думает... А со стороны совсем незаметно. Девчонка как девчонка. То пол вымоет, то грядку прополет, то обед приготовит, то бабочек спаривает.

Я бы так не смог.

Вечером Юлька потащила подругу в райцентр на дискотеку. Заняв у кого-то ещё один велик, Юлька прыгнула на него и понеслась, лавируя между ухабами, как слаломистка:

– Догоняй!

Алиса — за ней.

Километра через три дорога влилась в асфальтированный большак. Ехать стало скучно. Всегда скучно ехать на велике по прямой асфальтовой дороге. Особенно в гору.

Минут через сорок подруги въехали в райцентр. По соображениям хронобезопасности не скажу, в какой именно.

Велосипеды девочки оставили в сарае у Юлькиного дальнего родственника, рыжего парня лет шестнадцати, обгоревшего на солнышке донельзя и оттого напоминавшего молодую картошку, сваренную прямо в кожуре.

На танцплощадке в городском парке было весело. Гремела музыка. Аппаратура была неплохая. Приятно, мягко звучали басы... Если б не эхо — всё было бы не хуже, чем двести лет спустя. Подруги с увлечением танцевали. Медленные танцы, правда, Алисе не понравились: от партнёров чем-то неприятно пахло, и девочка только из вежливости терпела их объятия. Дважды станцевав медленный под какую-то незнакомую ей грустную мелодию, Алиса на третий раз решительно отказала всем кавалерам, предлагавшим ей вальс. Отойдя в сторонку, она достала из рюкзака микроскоп и виркнигу. Надо кое-какие идеи проверить, пока снова быстрые танцы не начнутся.

И тут к ней подвалила компания подвыпивших старшеклассников.

– Я тут её раньше не видал, — произнёс, с трудом ворочая языком, жирный верзила лет семнадцати. — Эй, цыпа, как там тебя? Ты симпатичная.

– Я знаю, — сказала Алиса, не отрывая глаз от гляделки микроскопа — спасибо.

– Что это у тебя за железка? Плеер, что ли? Дай послушать.

– Нет, это микроскоп. Я пытаюсь научить альдебаранских бабочек размножаться.

– Думаешь, они без тебя не умеют?

Алиса не нашлась что ответить. Если это шутка, то совершенно тупая.

Другой парень, повыше ростом, худой, небритый, в очках, сказал:

– Хватит гнать. Микроскоп, фигоскоп... Спрашивают, что за девайс, — отвечай.

– Извините, я думала, русский язык — ваш родной. — Алиса произнесла эту фразу по-английски. Нетрудно догадаться, что, услышав сленговое словечко “девайс”, имеющее английский корень, девочка попросту решила, что парень не слишком силён в русском и предпочёл бы общаться по-английски.

Жирный посмотрел на худого, потом на третьего, бритого наголо, коренастого и мускулистого, одетого в кожаную куртку без рукавов:

– Слушай, может, пойдём, а?

Смутила его фраза на узнаваемом, но непонятном английском. Фраза, произнесённая уверенно и без тени усмешки.

– А куда нам торопиться? Давай лучше с девушкой познакомимся, — сказал коренастый неожиданно тонким голосом.

– А вдруг она не захочет с нами знакомиться? — произнёс худой. — Видишь, она совсем на нас внимания не обращает, — продолжил он, сплюнув через сломанный зуб. Зубы у него были кривые и нечищеные.

– Она хочет. Просто стесняется. Ведь правда, малышка? — коренастый двумя пальцами поднял Алисин подбородок.

– Ребята, подождите минутку, я закончу опыт и тогда с вами потанцую. Но мне не нравится, когда прикасаются к моему лицу.

Алиса говорила совершенно спокойно. На этот раз по-русски: ведь к ней обратились именно на этом языке.

– Зачем тратить время на танцы? Лучше пойдём с нами. И оторви, наконец, свои прелестные глазки от этой ерундовины, а то я её сейчас у тебя заберу и оставлю себе на память. Зовут меня Егор. Увлекаюсь радиотехникой. У меня руки чешутся посмотреть, есть ли в этой коробочке конденсатор на полторы пикофарады. Мне позарез нужен, — и тут Егор попытался вырвать прибор из рук Алисы.

– Осторожно! Бабочку раздавишь!

– Ах, как трогательно мы заботимся о бабочках! Мужики, подержите соплячку. Хочу посмотреть на прибор поближе. Что-то интересное. Раньше не видал.

Медленный танец кончился. К Алисе подлетела встревоженная Юлька:

– Немедленно отпустите Алису, или я буду кричать!

– Сань, да их двое! Заткни этой второй глотку, а?

Дальше было неинтересно, и я вам об этом рассказывать не буду. Скажу только, что Егор отделался переломом двух рёбер и сотрясением мозга, а вот двое других попали в палату реанимации. Алиса, конечно, не стала бы обходиться с этими обалдуями так жестоко, но, во-первых, было темно, а во-вторых, после каждого броска пьяные подонки с упорством, достойным лучшего применения, поднимались и снова бросались с кулаками на девочек, как будто это были не девочки никакие, а вражеские десантники, которых надо смешать с землёй, иначе они смешают с землёй тебя. Кроме ненависти, в этих трёх головах, шести глазах и клубках мускулов не было ничего — отравленные этанолом, они уже не соображали, с кем и почему дерутся.

Примерно в половине двенадцатого девочки, поцарапанные, перепачкавшиеся и огорчённые, сели на свои велосипеды и поехали домой. Фара была только на Юлькином велосипеде, и Алиса ехала рядом с нею, справа, с непривычки съезжая на обочину при приближении встречных автомобилей, слепивших девчат своими фарами.

Дед не спал. Тревожно было деду.

– Что случилось, дети?

– А, так, ерунда. С велосипеда упали — торопливо выпалила Юлька, чтобы Алиса не успела открыть рот.

– Обе с одного? Ну-ну.

Пока Юлька развивала свою версию, стараясь придать ей видимость правдоподобия (дед, конечно, не верил ни одному слову, но спорить не стал), Алиса разделась и занялась стиркой. Потом тихонько, пока дед не смотрит, проскользнула в спальню и нырнула под одеяло.

Юлька легла минут через двадцать — она проголодалась. Пришлось выпить большой бокал вкусного холодного молока с куском белого ароматного хлеба.

– Юль, почему эти ребята такие бешеные? Хуже пиратов. Кажется, я, с их точки зрения, в чём-то виновата. Спровоцировала агрессию.

– Не знаю, в чём ты виновата, но зато очень хорошо знаю, что им от тебя было нужно.

– Что?

– Можно я не буду отвечать? У вас так, наверное, не бывает. Нет, ты не подумай, ничего такого, но всё равно...

Минуту назад Алиса не могла понять, почему Юлька так настойчиво оттаскивает подругу от места происшествия — так и не дала оказать первую помощь пострадавшим. Теперь всё ясно.

Так им и надо.

[Предыдущая] [Содержание] [Следующая]

Дизайн и вёрстка - Jacob
Последнее обновление - 6 июня 2003 г.