Страничка Алисы Селезнёвой: "Билет в один конец"

Однажды утром подруги нашли дедушку Славу копающимся в недрах двигателя “Запорожца”. Автомобильчик печально стоял меж двух клёнов. Тень листьев изобразила на его крыше какой-то фантастический фрактал.

– Хочу, девочки, в Москву съездить, к Володе, — вымолвил дед, имея в виду Юлькиного отца.

– Вот и отлично! — улыбнулась Алиса. — Мне как раз в Москву надо!

– Зачем?

– А у меня там дела. Надо угостить ребят брамбулетом. Я их приглашу в гости. Они будут рады.

– А куда, кстати, пригласишь-то? — дед подмигнул Юльке, а та почему-то замахала на него руками.

– К Юльке, конечно, — бесхитростно ответила Алиса.

– А сама где живёшь? — не унимался дед: его давно занимал этот вопрос.

– Я? В Москве, конечно. Где же ещё?

– А друзей чего к Юльке приглашаешь?

– Мы с ней так договорились, — выручила подругу Юлька. — У Алисы неподходящие жилищные условия.

Это была правда. Жилищные условия у Алисы в самом деле неподходящие для того, чтобы приглашать гостей из двадцатого века. Нет у Алисы в этом веке ни квартиры, ни даже комнаты.

– Коммуналка, что ли? — допытывался дед. — И отец, небось, пьёт? Тогда понятно, почему ты к Грибковым сбежала жить.

Такого обвинения в адрес отца дочь профессора Селезнёва вынести не смогла. Вопреки всем ужимкам и подмигиваниям подруги, она гневно сказала:

– Отнюдь. Почему ты так подумал? Разве я похожа на дочку пьяницы?

– Ещё как похожа! Из одежды у тебя пара шорт и пара безрукавок. Сандалии и вовсе одни — и в грязь, и в пыль всё в одной обутке. Украшений женских вовсе нету. Хоть бы колечко какое. И, ты только не серчай, но с головкой у тебя тоже... того... Со стороны-то оно виднее. Видано ли дело — с облаками здороваться?

– А они живые! — сказала Алиса и помахала ладошкой маленькой сизой тучке, плывшей по небу. — Я с ними дружу.

– Какие ещё, к богу, живые? Облако — оно и есть облако. Прольётся дождём, прогремит грозой — и нет его.

– Зачем, дедушка, говоришь, когда не знаешь?

– Ты, внучка, ври, но не завирайся. Фантазия у тебя работает, не спорю. Но вот так походя взяла и меня обидела. Не стыдно?

– Это тебе, дедушка Слава, должно быть стыдно. Ты не знаешь, живые облака или нет, — а говоришь. Слоистые и перистые вправду неживые, как туман. А кучевые — живые. Вот я с ними и прощаюсь: больше их не увижу.

Дед заметил, как сразу помрачнела при этих словах Юлька.

Алиса-то имела в виду, что век облаков совсем-совсем короткий: живут они всего лишь день. Но Юлька поняла по-своему. Вот дед и сказал:

– Ты говоришь так, будто помирать собралась. Была б моя воля — я б тебя, пожалуй, всё-таки врачам показал.

– С врачами я уже имела дело. У меня год назад амнезия была. Только они меня и видели! — Алиса озорно улыбнулась, а Юлька как-то нервно рассмеялась.

– Ну, тогда всё понятно с тобой. — промолвил дедушка. — Вот откуда ты такая выискалась, что у тебя облака-то живые. Не боись, ладушка наша, всё пройдёт. Амнезия — она проходит. Ты молодец, всё больше на свежем воздухе, на речке. Вот только на людях тебе надо чаще бывать. Привыкай, так-то.

Алиса не стала спорить.

Запорожец заводился и даже ехал, но в гору не тянул. Я, кажется, уже говорил, что дом дедушки Славы стоит невдалеке от берега, на второй террасе долины, крутым косогором поднимающейся к колхозным полям. Дорога, виляя, вползает на косогор, тянется мимо тока. Потом щебёночное полотно кончается, и грунтовка змеится полями и перелесками, пока не вольётся в большак. В другую сторону она ведёт к паромной переправе, которая уже года три как не работает. Русло заилилось, и паром не может подойти к причалу на том берегу.

Алиса бросила взгляд на мотор несчастной машины, которую дед вновь спустил с косогора.

– Как же он может работать, если он такой грязный?

– Это не грязь, дочка, — он называл Алису то дочкой, то внучкой, но никогда — Алисой. Непривычное для него имя. Не выговаривается. — Это смазка. Без неё машина точно не поедет.

– Но ведь смазка должна быть прозрачной и чистой.

– Кто тебе сказал?

– Я бы тебе посоветовала мотор разобрать, промыть в каком-нибудь растворителе и собрать заново. А потом смазку поменять. У нас Зелёный всегда так делает, если робот барахлит.

– Что за Зелёный, я не знаю, но в технике он, похоже, совсем зелёный.

– А чем ты смазываешь мотор?

– Машинным маслом, натурально. Ладно, пора бросать это гиблое дело. На работу надо. Завтра куплю новый воздушный фильтр — глядишь, и поедет.

– Захотел! — встряла Юлька. — Где ты достанешь воздушный фильтр для “Запорожца”? Тебе в прошлом году отец полгода поршневые кольца доставал.

– Это уж моё дело, где куплю. Переплатить, натурально, придётся. А где купить — знаю. Не дрейфь, завтра вечером будем в Москве.

“Может быть, и в самом деле фильтр? — подумала Алиса. — Но смазку всё равно надо менять”. Она сбегала на кухню, взяла там спичку, обмакнула её в смазку, потом достала из рюкзака ящичек с реактивами. Любой настоящий биолог всегда имеет с собой шкатулку с реактивами и портативный реактор, в котором можно синтезировать нужные гормоны и ферменты.

Через полчаса грязеотталкивающая присадка к маслу была готова. В дополнение к ней Алиса синтезировала полимер, снижающий коэффициент трения и препятствующий стеканию масла с трущихся деталей.

Канистра свежего машинного масла нашлась в гараже.

Разбирать и промывать мотор оказалось очень трудно. Безнадежно устаревшие, с точки зрения Алисы, винтовые крепления не поддавались, ключи срывались и плохо подходили к головкам болтов. Алиса перепачкалась с головы до ног и ссадила себе пальцы на правой руке. Она уже не рада была, что взялась за это дело.

Тут девочке пришла в голову такая мысль: а если повысить степень сжатия, ведь мощность возрастёт. Только бензин начнёт не гореть, а взрываться. Но на этот случай тоже можно высокомолекулярную присадочку синтезировать. Правда, её много потребуется. Реактивов не хватит. Жалко. Где ещё может теряться мощность? Например, в воздуховоде... Так размышляла Алиса, зачищая электроды свечей зажигания.

Кое-как промыв двигатель и собрав его (поддон картера ей так и не удалось снять), девочка уселась за компьютер проверять свою гипотезу: можно ли улучшить аэродинамику воздуховода и карбюратора. После двух часов компьютерного моделирования и расчётов она отказалась от этой идеи. Кое-что можно было бы сделать, но фрезы всё равно под рукой нет...

Последней идеей, которую пришелица из будущего успела воплотить в жизнь уже ночью, оказался катализатор окисления топлива. Этот реактив, по замыслу Алисы, должен испаряться в цилиндрах двигателя и потом снова конденсироваться — прежде, чем начнётся такт выпуска. Так что его капля, добавленная в цилиндр, сохранит своё действие по крайней мере по пути до Москвы и обратно. А потом, если надо, можно будет перезарядить. Ещё несколькими каплями того же реактива Алиса смочила клочок стекловаты, который подклеила изнутри выхлопной трубы каплей специально для этой цели синтезированного жаропрочного клея. Теперь выхлоп будет не таким токсичным.

Рано утром дед проснулся от звука двигателя. Алиса, встав пораньше, решила проверить, работает ли её идея.

К её удовлетворению, двигатель завёлся. Он работал устойчиво и ровно. Только слишком громко. Из-за возросшей мощности глушитель, стоило прибавить обороты, переставал справляться с давлением выхлопных газов. У Алисы вызвал тревогу быстрый рост температуры масла, но она рассудила (и, как потом оказалось, правильно), что во время движения всё будет в норме.

Проводить ходовые испытания Алиса не рискнула. За руль садиться было боязно — ведь ей никогда раньше не случалось управлять старинными машинами. Вчера ей, сидевшей в машине рядом с дедом, пока тот упражнялся в попытках въехать в гору, управление “Запорожцем” показалось очень сложным. Она так и не догадалась, каково назначение одной из педалей, крайней слева. Кроме того, ей было странно, что педаль акселератора управляет мощностью двигателя, а не ускорением машины. Но потом сообразила, что в “Запорожце” нет никакого даже самого завалящего бортового компьютера, вычисляющего оптимальный режим загрузки двигателя и страхующего от дорожно-транспортных происшествий. И она решила было для себя, что ездить на такой машине попросту опасно. Но дед так ловко управлял этим старинным неповоротливым агрегатом, что Алиса успокоилась. Техническое несовершенство машины, как оказалось, вполне компенсируется мастерством водителя.

Дед, проснувшись, умывшись и поставив разогреваться в духовку котелок с гречкой, а на плиту — сковородку с котлетами, подошёл к своему железному коню, открыл мотор и обнаружил его чистым, блестящим и свежесмазанным.

– Вот упрямица! Всегда всё по-своему делает. Спорь – не спорь, воспитывай – не воспитывай — всё одно никакого толку. Да и что с ней сделаешь? Амнезия. Ничего, поправится, — тихонько жаловался дед Юльке, усаживаясь на водительское кресло.

Подъём “Запорожец” одолел и на первой передаче, и на второй, и на третьей. На четвёртой дед не стал пробовать — дорога плохая.

За воздушным фильтром он не поехал.

После завтрака, запасшись двумя бутылями разведённого ледяной колодезной водою вишнёвого варенья и стопкой бутербродов с разрезанными пополам котлетами — их, котлеты, Алиса сама готовила, — тронулись в путь. Утро было туманное, накрапывал слабый тёплый дождичек. Он прибил пыль, но слякоти не было. Юлька сразу начала приставать к деду: дай, мол, порулить. Дед ответил, что не даст, поскольку после Алисиных штучек сам еле справляется с управлением. Машина и в самом деле чутко реагировала на газ, моментально разгонялась и легко одолевала подъёмы.

– Надо бы ещё трансмиссию перебрать, — сказала Алиса. — А зачем вон та педаль слева?

– Ну ты даёшь! Из двигателя игрушку сделала, а что такое сцепление — не знаешь?

– Не знаю. Расскажи. А двигатель я не трогала. Был замысел карбюратор усовершенствовать, но пришлось от него отказаться. Ограничилась заменой смазки, а ещё синтезировала катализатор сгорания. Слушай, а мне можно попробовать управлять машиной? Только под твоим присмотром. Я такой каракатицей ещё никогда не управляла.

– А чем управляла?

– Да так... Велосипедом.

– Вообще-то боязно мне доверять тебе руль, да дюже я любопытный.

– Это очень хорошо. Самое ценное качество.

– Хм... Спасибо. Так вот, дюже мне любопытно, вдруг ты и за рулём какое чудо сотворишь? Только как бы нам всем троим вследствие этого чуда в кювете не оказаться, бедовая ты наша.

– Я осторожно.

Дед Слава остановил машину, Алиса пересела за руль, дед — на правое переднее сиденье, а обиженная Юлька — как же, Алису за руль пускают, а меня нет, — на заднее, где до сих пор сидела Алиса. После короткого инструктажа по правилам управления и технике безопасности Алиса тихонько тронула машину с места.

– О правилах дорожного движения мне рассказывать не надо, — оборвала деда Алиса, переключаясь на вторую передачу. — Я их уже прочла. Они у тебя в гараже лежат на полке. И загнала в биочип. Теперь не забуду, пока не сотру.

– Куда-куда?

– В биочип, куда же ещё?

По просёлку Алиса ехала медленно и осторожно, едва нажимая на педаль акселератора. Она старалась как можно чаще переключать передачи, чтобы привыкнуть к этой непростой процедуре. Сцепление нажать, рычаг передвинуть, сцепление плавно отпустить, столь же плавно прибавляя газ. При этом не забывать про руль, за стеклоочистителями глазами не следить, от дороги взгляд не отрывать. Да, это вам не флаер.

Когда доехали до большака, Алиса уже более-менее освоилась с управлением.

– Вылазь, — сказал дед. — По большаку я сам поведу.

– Я ещё чуть-чуть, километра два, хорошо? У меня уже получается.

– Вижу, что получается. Ладно, давай, только осторожно.

Юлька ещё сильнее обиделась. Ей дед никогда не позволял выезжать на трассу. Только по просёлку. Хотя, говоря объективно, Алиса ничуть не лучше ведёт машину...

Переключившись на четвёртую передачу, Алиса прибавила газ. “Запорожец”, отчаянно дребезжа плохо подогнанными облицовочными панелями, весело покатился по асфальту, догоняя маячащие вдали “Жигули” восьмой модели — новинку советского автомобилестроения. Девочка включила поворотник и пошла на обгон.

Водителю “восьмёрки” этот манёвр почему-то пришёлся не по душе. Ещё бы, “Запорожец” обходит. Как с этим можно смириться? Если вы живёте в конце двадцатого века, вы поймёте чувства водителя последней модели “Жигулей”.

Встречных не было. Дорога отлично просматривалась километра на три вперёд. Поэтому Алиса, заметив, что “восьмёрка” ускоряется, тоже прибавила газ. Обидно же, когда тебе мешают завершить манёвр.

– Лыжню! — крикнула Алиса водителю “восьмёрки”. Тот в ответ глубже утопил акселератор.

Алиса сделала то же самое.

На спидометре “восьмёрки” было 145 километров в час. Спидометр “Запорожца” уже кончился, стрелка плотно лежала на правом краю шкалы.

Дед не вмешивался. Он понимал: “Запорожцы” с такой скоростью не передвигаются, следовательно, спидометр врёт. Если же, паче чаяния, он не врёт, то лучше довериться водителю. На такой скорости малейшее вмешательство может привести к аварии.

Алиса поглядела на масляный термометр. 80 градусов. Нормально.

И утопила акселератор до пола.

Медленно, словно нехотя, старенький, обшарпанный “Запорожец” обходил летящую со скоростью два с половиной километра в минуту “восьмёрку”. Обе машины шли на пределе своих возможностей. Но “Запорожец” всё же нёсся чуть-чуть быстрее. К вящему огорчению водителя “Жигулей”, он был в своей машине один, а “Запорожец” — ещё и с пассажирами.

Знал бы он, что ещё вчера этот драндулет не мог одолеть довольно пологий подъём...

Закончив обгон, Алиса не стала снижать скорость. Ветер весело свистел в приоткрытом окне, мимо пролетали рощицы, с рёвом пронеслась колонна встречных “ЗиЛов”, позади остался грязный и закопчённый трактор...

– Дочь, какая максимальная скорость-то по правилам, а?

– Девяносто.

– Правильно. А ты?

– Сто сорок. Это всего в полтора раза больше. Мы же никому не мешаем.

– А ты знаешь, какой тормозной путь на такой скорости?

– Я чувствую. Я же пробовала тормозить.

– А вот представь, что вон из того лесочка сейчас лось выйдет на полотно. Или велосипедист, которого мы догоняем, возьмёт и упадёт с велосипеда. Вдруг он подвыпивши-то, а?

– Так ведь объеду же.

– Знаешь что? Если ты отсюда видишь, что там нет ухаба, — честь тебе и хвала, езжай и дальше с той же скоростью. А если есть? Вот ты думаешь, что объедешь, а там яма. И полетим мы кубарем — кто потом наши косточки соберёт?

Пока дед говорил, велосипедист остался далеко позади. Он не упал. Ухаба тоже не оказалось.

Но Алиса всё же вняла аргументам деда Славы и снизила скорость до девяноста.

Вскоре в зеркале заднего вида показалось потное, красное, но удовлетворённое лицо водителя “восьмёрки”. Он включил левый поворотник.

– Нехай обгоняет. Пёс с ним. Торопится — его дело. А мы своим чередом доедем. И то будем на месте на пару часов раньше.

Так Алиса и довезла деда со внучкой почти до Москвы. Километров за пятьдесят до города, перед постом автоинспекции у светофора, дед велел Алисе остановиться и сел за руль сам.

– Тут, дочка, тебе ездить не с руки. Движение большое, плотное, — знамо, город. Тут я лучше сам потихоньку доеду.

За прошедшие недели ремонт у Грибковых закончился, и со спальными местами проблем не было. Квартира выглядела помолодевшей, светилась новыми обоями, сияла свежей побелкой, блестела свежевыкрашенными окнами и дверями. После непременных приветствий, поцелуев и обмена самыми срочными и важными новостями — большей частью соседскими, а не своими, ведь у соседей в деревнях почему-то всегда происшествия случаются, — Алиса отозвала Юльку в сторонку и сказала:

– Ну что, хочешь попробовать брамбулет?

– Алис, не надо о грустном. Конечно, хочу. Но ты сама говоришь, если даже мне вообще удастся попасть к вам, нужно сначала прожить здесь больше, чем уже прожила.

– Да, это так; но мне-то что мешало захватить с собой мангустинов? Правда, они консервированные. Это не так вкусно, но свежие я бы не довезла. Пропали бы.

Петеяровое масло оказалось совершенно чёрной жидкостью с серебристыми блёстками. А мангустины чем-то напоминали кусочки ананаса в компоте, только крупнее. Но пахли мясом. Ветчиной. Сочной такой... представили?

– Короче, Юль, ты звони ребятам — им, наверное, тоже любопытно будет попробовать. Только сначала дай мне сковородку.

– Так, Алиска, а с родителями кто будет договариваться?

– Ой, я опять забыла о ваших порядках. Организуй, а?

– Ну вот, как что-нибудь организовывать — так сразу Юлька.

Алиса вместо ответа поцеловала подругу в щёку.

Если вы никогда не пробовали брамбулет, то я вам расскажу, что это такое. Петеяровое масло нужно как следует разогреть на сковородке — почти до кипения, но чтоб не закипало. Масла нужно совсем чуть-чуть: оно, когда нагревается, ровным-ровным тонким слоем растекается по всей сковородке. Именно поэтому сливочное и не годится: брамбулет обязательно подгорит. Потом ты кидаешь на сковородку три кусочка мангустина, и они, нагреваясь, начинают расползаться в тонкую лепёшку. Немного погодя лепёшка начинает сворачиваться в трубочку, постепенно становясь толстой и пористой. Через пять минут всё готово. Вкус непередаваемый! Я, когда гостил у Алисы на даче, на завтрак почти всегда ел брамбулеты. Сам жарил. Ну, и кофе потом, конечно. С мороженым. Жалко, что больше туда не попаду. И не в кофе дело, и не в брамбулете...

Из ребят в Москве в ту пору оказались только Фимка и Сулима, а из девчонок — Руткевич, Домбазова и не участвовавшая в прошлогодних событиях Вера Глаголева. В тот апрель она по семейным обстоятельствам жила в деревне, у своей тётки. Там же и училась. Остальные ребята разъехались: кто в деревню, кто в пионерлагерь, кто на курорт, а Боря Мессерер гостил у своих родителей — те были в долгосрочной командировке в Чехословакии. Теперь такой страны нет, но это неважно.

На улице было тепло. Только что прошёл весёлый дождичек. Радовалось солнце, чирикали воробьи, Фимка с аппетитом уплетал свой брамбулет.

– Алис, а ты всё-таки зря не взяла миелофон. Ну неужели тебе неинтересно узнать, что мы о тебе думаем на самом деле?

– А что значит “думаем на самом деле”? — спросила Алиса, фартуком прихватив сковородку с ещё одной порцией лакомства. — Как можно думать не на самом деле? Ты или думаешь, или не думаешь. Ведь так?

– Алиса, не слушай его. — сказала Мила. — Он уверен, что миелофон у тебя с собой. Вот и пытается тебя спровоцировать, чтобы ты им воспользовалась.

– Конечно, — сразу согласился Фима. — Алиса без миелофона — не Алиса, а так, обыкновенная девчонка. Таких и у нас полно. В ней нет тайны.

– Тайна есть в любой девочке, — сказала Лена.

– Вот именно. А в Алисе была особенная тайна. Такой в любой девочке не бывает. Ну, а теперь, без миелофона, кому она нужна?

Ефим сказал, не подумав. Как-то само вырвалось.

Окажись я на месте Алисы — обиделся бы смертельно.

Алиса не обиделась. Она давно уже поняла, что без миелофона и в самом деле никому тут не нужна. Брамбулетом никого не удивишь. Брамбулет как брамбулет. Вкусно. Так ведь мороженое — тоже вкусно.

“Я же здесь не для того, чтобы удивлять, а просто в гостях у подруги. Это дело Ефима, как ко мне относиться. Мог и не приходить”.

– Фима, а зачем ты тогда пришёл? — спросила Алиса. Ведь в будущем люди не скрывают своих мыслей. — Тебе неинтересно?

– Ну, доем брамрулет и уйду.

– Не брамрулет, а брамбулет, — поправила Юлька.

– Ты “Гамлета” читала? — спросил Ефим.

– Конечно.

– Читала, а ничего не поняла. What we call a rose, — Фима решил блеснуть эрудицией, — by any other name would smell as sweet.

– Чего? — спросила Юлина бабушка.

– Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет. Шекспир. “Гамлет”, — тоном знатока произнёс Ефим.

– Стыдно, Фима, — сказала бабушка. — Что я не знаю английского — не беда. Зато я французский знаю. А тебе — стыдно. Не знать, что эта фраза не из “Гамлета”, а из “Ромео и Джульетты”, ещё простительно. Но ты притворяешься, будто знаешь, — это отнюдь не в твою пользу.

– Я бы при девчонках своему гостю морали не читал, — буркнул Ефим.

– Когда у тебя будут гости, тогда и решай, читать им морали или нет. У меня, Фима, свой взгляд на жизнь. Не обижайся.

– А я и не обижаюсь.

Сулима, чтобы выручить товарища, попробовал перевести разговор на другую тему. Он сказал:

– Шалтай-Болтай, между прочим, мыслит точно так же, как Юлька. Он допускает, что вкус брамрулета изменится, если его назвать брамбулетом.

– Наоборот, — поправила педантичная Мила.

– Да какая разница, наоборот или не наоборот! — воскликнул Сулима.

У Сулимы способности к абстрактному мышлению. Из-за этого он не ладит с девчонками. Те мыслят конкретно. Даже Алиса.

Конечно, Алиса умеет мыслить абстрактно, но ей для этого приходится специально заставлять себя мыслить абстрактно.

– Do bats eat cats? — с иронией в голосе произнёс Ефим в ответ на Колин возглас. — Есть некоторое различие, наоборот или не наоборот. Одно дело, если кошки ловят летучих мышей, а другое — если сами входят в их рацион.

– Ничего подобного! — возмутился принципиальный Коля. — В моём случае разницы нет!

– Не стать ли тебе филологом, Ефим? — усмехнулась Вера. Её симпатии были на стороне Сулимы. Они, симпатии, уже давно на его стороне. Не выдам большого секрета, если скажу, что десятилетие спустя после этого разговора у Веры и Коли родилась дочка. Сейчас ей восемь лет.

– Самый англичанин нашёлся? — поддержала подругу Мила. — Ефим, ты на уроке две фразы связать не можешь, а тут вдруг разговорился. Тоже мне знаток Шекспира!

Фима обиженно затих; потом, страдая от стеснения, взял ещё один брамбулет. И тут же его съел.

Тем временем Юлька распределяла между друзьями вакцину от острых респираторных вирусных заболеваний — попросту от простуды и гриппа. Алиса привезла столько вакцины, чтобы хватило на весь класс. Отсутствующим Юлька передаст препарат в сентябре, когда кончатся каникулы.

С тех пор Юлькин класс стал портить школе медицинскую статистику. Во всех классах есть пропуски занятий по причинам простудных заболеваний, а в Юлькином — нет. Однажды из-за этого весь класс вызвали на осмотр в какой-то особенный медицинский институт. Там обнаружили, что по загадочной причине у всех детей из седьмого “Б” имеется приобретённая абсолютная резистентность к возбудителям острых респираторных заболеваний. Об этом кто-то написал диссертацию, но защитить не смог, поскольку в диссертации не было сколько-нибудь правдоподобного объяснения причин возникновения этой таинственной резистентности. Или, если по-русски, а не по-медицински, сопротивляемости. Так и остался этот случай нерешённой научной загадкой. Впоследствии о ней попросту забыли. Как и о многих других необычных случаях из медицинской практики.

Вот брамбулеты съедены, чай с тортом выпит, танцы под магнитофон утомили — хочешь не хочешь, а пора по домам.

– Ты когда к нам снова прилетишь? — спросила Лена.

– Ой, ребята, теперь, скорее всего, уже никогда. Правда, я задумала один проект... быть может, вы когда-нибудь сможете написать мне письмо. Только это будет нескоро. И не надо на это рассчитывать. Это лишь капля надежды...

– В океане безысходности, — без особой безысходности в голосе заключил Ефим. — Ладно, Алис, не грусти. У тебя и там есть хорошие друзья, почти такие же верные, как мы. Я прав?

– Ефим, не забудь: Наумову и Садовскому мои самые тёплые приветы.

– Алиса, ты так ничего и не рассказала о будущем, — сказала Мила. Как вы живёте, куда ходите, что читаете?

– Ну не знаю я, что рассказывать. Представьте: вы попали в эпоху наполеоновских войн, и ваш тогдашний ровесник спросит: как вы живёте? Что вы расскажете?

– Как что? О космических кораблях, о станции “Салют-6”, о самолётах, об электричестве...

– Тогда мне вовсе не о чем вам рассказывать. В книжке всё написано. Только коралловых домов не бывает. И ещё кое-чего.

Книжка “100 лет тому вперёд” после прошлогодних событий приобрела в двадцатой школе необыкновенную популярность. Никто не верил, что повесть написана про ту самую Алису, которая несколько дней здесь училась. Но очень многое сходилось, и это было интересно.

– Но нам же интересно не то, что написано в книжке, а то, что в ней не написано.

– То, что в ней не написано, рассказывать нельзя. Я же весь вечер объясняла лемму Петрова.

– Это ты всё выдумываешь специально! Чтобы ничего не рассказать и чтобы тебя не раскрыли.

– Мне всё равно, раскрыли вы меня или нет. Вернее, не совсем всё равно. Мне непривычно, что вы мне не верите. Странно. А впрочем, это ваше дело — верить или нет. Вообще я считаю, что верить неправильно. Надо или знать, или сомневаться.

– Вот мы и сомневаемся, — сказал Ефим. У нас есть несколько версий.

– Не говори за всех, — сказала Юлька.

– Только среди ваших версий есть обидные, — добавила Алиса. — Вы обвинили меня в преступлении. Хоть бы извинились!

– Но ведь эта версия не отвергнута! — удивилась Мила. — За что же извиняться? Вдруг она правильная?

– Я не считаю эту версию правильной, — сказал Фима с вызовом. — Кстати, я-то извинился.

Алиса сосредоточилась. Она думала, как ответить на Милину бестактность. Ей следовало бы обидеться, но приходилось помнить, что они с Милой принадлежат разным мирам. Им труднее общаться и приходить к согласию, чем, скажем, дельфину и носорогу, потому что они выросли и воспитаны в совершенно разных цивилизациях, настолько непохожих друг на друга, что это трудно вообразить. И мыслили совершенно по-разному. Алиса с детского сада знала, что всё живое изначально доброе. Оно становится злым только в силу необходимости или тяжёлой болезни, поражающей нервную систему. А ещё — в силу неправды, когда кто-то — то ли по недомыслию, то ли по злому умыслу — меняет местами добро и зло. Чтобы заподозрить разумное существо в злом умысле, нужно сначала доказать, что это существо либо в плену необходимости, либо болеет, либо жертва лжи.

Как объяснить всё это Миле? Она всё равно не поймёт.

Этими словами я Милу не унизил ни капельки! Быть может, унизил бы, если б я сам всё это понимал... А так мы с ней в равных условиях. Мне даже экскурсия в Алисино время не помогла. Так я и не понял, почему Алисин мир может существовать. Он существует вопреки законам природы и общества. Или я эти законы не понимаю. С последним очень трудно смириться.

Алиса промолчала. Ничего не стала объяснять Миле.

Дети прощались с Алисой за руку и расходились по домам.

Они никогда больше её не увидят.

Кроме Юльки — та ещё побывает в Алисином времени, когда вырастет. Алисин план осуществится. И ваш покорный слуга, автор этой повести, будет помогать подругам обмениваться письмами.

Кроме Юльки, Алиса будет переписываться с Ефимом. Это вовсе не тайна. Одно из писем Ефима в адрес Алисы можно прочесть на сайте проекта “Связь времён”. Алиса с Фимой решили: пусть их друзья знают, что Ефиму повезло и он случайно нашёл Алисин сайт, догадался, что сайт настоящий, написал ей письмо и получил ответ. Они до сей поры переписываются. Но знают, что в середине ноября 2002 года канал связи со сдвигом на 182 года будет закрыт. И тогда они больше не смогут общаться. От этого их письма немного грустные. Я знаю это, поскольку мне по моей должности в проекте приходилось все письма читать, проверяя их хронобезопасность.

Однажды в будущем, гуляя вместе с Алисой по аллеям Космозо, я посочувствовал ей, как ей не повезло, что большинства ребят из её класса в Москве в это время не оказалось и она не смогла с ними повидаться. Моя спутница только улыбнулась.

– У меня же кабина времени была с собой! — сказала Алиса. — Так что брамбулетом я угостила всех до одного! Только Юлька об этом не знает.

Это было непросто. Переместиться к Боре в Братиславу — не проблема, а вот попробуй его там найди! Но девочка из будущего не пожалела сил, чтобы разыскать каждого. Ведь это же Алиса! Она знает цену дружбе.

На обратном пути дед не доверил Алисе руль. Больно уж она его в прошлый раз напугала.

А вот Юльке повезло больше: от шоссе до дома машину вела она.

Алиса не обижалась: управлять “Запорожцем” было очень неудобно и утомительно, а медлительность этого транспортного средства раздражала. Ну как можно проезжать всего полтора километра в минуту? Так и уснуть за рулём недолго.

Пока ехали по шоссе, между Алисой и Юлькой состоялся разговор, из которого дед Слава ничего не понял. Но почему-то его этот разговор встревожил. “Нездоровая фантазия у внучкиной подруги”, — думал дед.

– Юль, я уйду через два дня на третий, вечером. Это время оптимально для перехода. Риск минимальный.

– Угу, — ответила Юлька. Она вдруг рассердилась на подругу за то, что та вновь затронула тему, которая с того памятного разговора у реки оставалась под негласным запретом. Страшная тема. От неё хочется спрятаться с головой под одеяло.

– Прости, Юленька, я бы не стала об этом говорить. Но должна. Потому что без твоей помощи мне не обойтись. У меня есть план.

– Ты о чём?

– Мне нужно будет передать в моё время одну записку. Записка зашифрованная. Открытым текстом на ней будет написан только адрес. Шифр несложный — я же не специалист по криптографии, — но риск того, что по дороге к адресату записка будет прочтена врагом, всё-таки меньше.

– А как я её передам? — после минутной растерянности спросила Юлька.

– Очень просто. Через машину времени. Николай Николаевич — сосед Кольки. Ты же помнишь?

– Помню.

– Ты придёшь к нему, отдашь записку, а он перешлёт её к нам. На всякий случай мы сделаем несколько копий записки: ведь есть риск повреждения по пути. Пусть он перешлёт по очереди экземпляров десять. Хорошо?

– И это вся просьба?

– Да, вся. Только очень важно, чтобы шифровка обязательно была отправлена. Я не могу тебе рассказать обо всём. (“Это её “не могу” уже в зубах навязло” — отметила про себя Юлька, ощутив внезапное отчуждение от подруги). Но если ты не сделаешь этого, у меня будут большие неприятности. Не хочу оказаться в положении Дикодима. Вообще, Дикодим — ключевое слово к этой истории. Обещай мне, что ты во что бы то ни стало передашь эту записку. Это очень, очень важно.

Юльке было странно слышать от Алисы такую длинную фразу. Она привыкла, что если подруга говорит “надо” — значит, надо; говорит “важно” — значит, и в самом деле важно. Алиса знает цену словам. Чем-то взволнована Алиса, что-то её беспокоит. Но что?

– Расскажи мне всё по порядку. Может, не сейчас, а вечером, на речке.

– Нет.

Спорить с Алисой бессмысленно. Нет — значит, нет.

Помолчав, Алиса опять спросила:

– Так обещаешь?

– Да.

Девочки долго молчали, глядя на скучную серую ленту дороги, встречая взглядами “Москвичи”, “Жигули”, “ГАЗы”, “КамАЗы” и “ЗиЛы”, провожая деревеньки и перелески. Алиса вновь и вновь просчитывала свой план. Всё ли она учла?

Итак, УАС здесь, в прошлом, опасен лишь тогда, когда Алиса начнёт сочинять записку Милодару, а уничтожитель её прочтёт. Больше здесь, в прошлом, нет ничего такого, от чего опасное устройство смогло бы сработать. Но здесь нет и Милодара: некого предупредить о преступлении, которое будет задумано через двести лет. Хорошо, что в Юлькином времени пиратов нет — спасибо подруге, сообразила! Кто знает, догадалась бы об этом сама Алиса? Гравитонная связь возможна только в пределах одного времени, значит, пираты о действиях Алисы пока ничего не знают.

Если Алиса сама попытается передать записку Милодару, УАС моментально сработает: он запрограммирован испарить девочку при сближении или попытке связи с любым агентом ИнтерГПола или сотрудником милиции.

Раз так, записку Милодару надо написать именно сейчас. И переслать её отсюда, из этого времени, через Николая Николаевича. Тогда о записке никто не узнает.

“Только вот пока я буду писать записку, УАС её прочтёт — и сработает. Это будет грустно... хотя я и загрустить не успею. Интересно, почувствую я что-нибудь или нет, пока буду испаряться? Значит, сочинять записку надо в уме, а на бумагу переписывать её уже зашифрованную. Чтобы УАС, когда станет читать, не понял, что в ней написано. Значит, сделаю вот как. Записку продиктую биочипу и дам ему команду зашифровать её; а уж потом перепишу шифр на листок бумаги.

Риск, правда, всё равно есть. Во-первых, я не уверена, что УАС не умеет сканировать биочип. Во-вторых, что если УАС сумеет расшифровать записку? В-третьих, вдруг он решит, что раз я написала что-то зашифрованное, то меня вместе с шифровкой лучше на всякий случай уничтожить? Нет, последнее — вряд ли. УАС сообразит, что мне здесь некому передать шифровку, и не сработает, пока я не возьму шифровку с собой при перемещении в своё время. Во всяком случае, я бы именно так его запрограммировала на месте бандитов. Впрочем, кто знает?

Да, я рискую. Но главное, если УАС сработает здесь, — моя мама в безопасности. Ведь мы с ней в разных временах, так что УНС не узнает о произошедшем. А когда Охижутик поймёт, что я уже не вернусь, ему невыгодно будет уничтожать маму. На моё поведение этим уже не воздействуешь, а лишняя улика пирату ни к чему”.

Так рассуждала Алиса.

Вроде бы всё правильно.

Ошибочка в алгоритме, Охижутик, ошибочка! У Алисы есть шанс.

Мысленно одобрив свой опасный план в целом, сообщница пиратов стала продумывать детали.

“Самой появляться у Николая Николаевича нельзя. Я должна вернуться посредством той же кабины времени, в которой прилетела. Иначе получается двойной временной канал, и нельзя будет отключить ни одну из двух машин времени, использованных для перехода. Мало того. Николай Николаевич, скорее всего, попросту оставит меня у себя. Про УАС он не поверит, а переход отсюда в моё время крайне рискован. И он решит ждать очередного благоприятного периода, когда ценой огромных затрат энергии можно будет совершить безопасную переброску. Только вот не пройдёт и недели, как от Алисы останется лишь облачко пара.

Значит, записку отдаст Юлька.

Другие альтернативы можно не изучать. Эта — самая надёжная”.

– Алиса, что бы ты почувствовала, если бы тебе пришлось переходить пропасть по канату? — вдруг ни с того ни с сего спросила Юлька. Не давали ей покоя мысли об опасности, грозящей Алисе. Как она смогла? Вроде бы обыкновенная девочка.

– Ты что? Я бы никогда не решилась. Я ужасная трусиха. Знаешь, как я боюсь высоты! Особенно с тех пор, как меня уронила птица Крок.

Утром следующего дня на клязьминском пляже было людно. Вода уже хорошо прогрелась — Алисе такая не очень нравится. Временами ветер рябил водную гладь. Купаться на этот раз пошли втроём — Юлька, Алиса и дед. Пособница пиратов помахала рукой стайке воробьёв, дравшихся из-за горсти зерна, которую дед нечаянно просыпал, когда шёл кормить кур. Юлька цыкнула на соседскую кошку, затаившуюся в засаде. Для кошки воробьи — просто еда.

У пляжа стояло несколько легковых машин с раскрытыми дверями. В некоторых громко играли магнитофоны. “И крики “ура!” застывали во рту, когда мы пули глотали” — доносилось из ближайшей к Юлькиному дому. — “Семь раз занимали мы ту высоту — семь раз мы её оставляли”. “Так и не взяли”, — мысленно отметила Алиса.

Песня ей пришлась по душе. Трудная песня. Честная. В жизни всегда труднее, чем в кино или в книгах. Каждую высоту приходится брать по семь раз. И каждый раз жертвы.

Неважно, из какого ты века.

А у самого пляжа другой магнитофон дребезжащими динамиками выводил: “Мамочка, мама, прости, дорогая, что дочку-воровку на свет родила...”

Алису передёрнуло. Да, сейчас она воровка. Шпионка пиратов. Но она их обманет. Если только долетит живой до своего времени. “Мамочка, мама, увидишь ты вора — так передай: я в тюрьме умерла...” Пусть не в тюрьме, а умереть Алисе-воровке, может быть, и предстоит.

Страшно Алисе. Вы даже представить себе не можете, как ей страшно. Она даже плакала сегодня ночью. Тихо-тихо. Юлька ничего не слышала. Кажется...

Высоко в небе звенел кукурузник.

– На Горький пошёл из райцентра. Говорят, последний год летают, — сказал дедушка Слава, заходя в воду. — Больше не будет местной авиации. Невыгодно. Дороги теперь лучше стали, автобусы ходят. Дешевле.

Произнеся эту фразу, дед присел, чтоб разом оказаться в воде.

– Зато дольше, — сказала Юлька.

– Оно, конечно, дольше. Только всё одно отменят. А жалко. Удобно было: час — и в Горьком. Всего за восемь рублей. — дед тихонько, брассом, отплывал от берега, разворачиваясь против течения.

– Лучше бы цены подняли, раз не окупаются полёты, — разумно рассудила Юлька, догнав деда саженками.

– Подымут цены — меньше народа будет летать. Как ни крути, дохода на авиабензин не хватит.

– Это потому что самолёт устаревший — Ан-2. У него двигатель бензиновый, как у твоего “Запорожца”. Только бензин ему нужен авиационный, дорогой. В Польше уже Ан-3 выпускают — газотурбинный двигатель, работает на керосине. Купили бы такие самолёты — полёты стали бы дешевле.

Юлькин родной дед, отец Натальи Грибковой, был полярным лётчиком. Он часто рассказывал внучке о новинках современной авиации. Юлька с удовольствием слушала. Она подумывала о том, не поступить ли ей в МАИ после школы, не пойти ли по стопам маминого отца. Но девчонок в те времена не брали ни в капитаны космофлота (что простительно, ведь космофлота-то никакого ещё не было), ни в пилоты пассажирских и транспортных авиалайнеров. Почему — Юльке никто не мог толком объяснить. В лучшем случае она могла рассчитывать на должность инженера в одном из авиационных КБ.

– За самолёты тоже деньги надо платить. Это ещё дороже обойдётся. Так что вам, внучки, по небу до Горького летать с нашего аэродрома не судьба. Разве что с Москвы.

– Странно. А я даже в школу иногда на флаере летаю, когда погода плохая, — сказала Алиса, глядя на дисплей электронного микроскопа. Добиться размножения моли ей наконец удалось, и сейчас на предметном стекле лежали клетки уже второго поколения потомков привезённых из будущего бабочек. Алиса внимательно следила, не происходит ли у потомков рецессии приобретённых признаков, не утратят ли будущие поколения бабочек способность к размножению в земных условиях.

Рецессии не происходило. Опыт удался.

Дед Слава не обратил внимания на Алисину реплику о флаере. Он привык к странностям внучкиной подруги.

– Юль, пора прощаться. Быть может, лет на пятнадцать, а может, и навсегда. — Алиса была серьёзной и собранной. Она думала о том, повезёт ей долететь домой или нет. Если нет... об этом лучше не думать.

Четыре пятых — что прилетит.

Одна пятая — что погибнет.

Когда летела сюда, почему-то было не так страшно. А сейчас — как заставить себя войти в машину?

Да очень просто. Вспомнить об УАСе.

Войдёшь в машину — четыре шанса из пяти. Не войдёшь в машину — ноль шансов. Через несколько дней УАС испарит Алису.

Юлька обессиленно повисла на плечах подруги. У Юльки кружилась голова, ей хотелось ущипнуть себя и проснуться. Так бывает: снится, будто ты свалилась с крыши или в какую-нибудь шахту. Снится, что ты сейчас разобьёшься, а сама думаешь, что это только сон и что лучше проснуться, чтобы не было так страшно.

– Алиса, милая, обязательно дай мне знать, что долетела. Ведь можно же? Через Николая Николаевича. Он поймёт. Если нельзя письмо, пусть на словах.

– Я попробую. Но если не смогу, ты не думай, что я погибла. Ведь скорее всего я не погибла. Четыре пятых. Не скучай, угу? Твоя рука — в моей руке.

Юлька посмотрела на Алису так, что та не смогла сделать шаг в кабину. Юлька умоляла, заклинала, кричала взглядом: не смей! Не входи туда! Там смерть!

“Бедная! Она же не знает, что во мне УАС! А расскажешь сейчас — не поверит. Или, ещё хуже, разревётся. Как тогда уйти, если она разревётся?”

“One way ticket, one way ticket...” — поёт радио на веранде. Популярная песенка середины восьмидесятых. “Билет в один конец”.

“Доеду или не доеду?” — думает Алиса, вспоминая саркастическую реплику Охижутика.

“Ой как не ко времени эта песня...” — думает Юлька. К счастью, о словах Охижутика она ничего не знает. Но и без того...

– У тебя ещё есть моя фотокарточка. Гляди на неё и вспоминай меня, — сказала Алиса, гладя подругу по головке, как ребёнка.

– Только я не буду знать: это фотография живой Алисы или мёртвой Алисы.

– Юлька, ты несёшь какую-то чушь. Конечно, живой. Ведь когда Садовский нас с тобой фотографировал, я была совершенно живая.

– А сейчас ты сказала так, как будто уже не живая.

– Прости.

Юлька скрыла от Алисы, что нет у неё никакой Алисиной фотокарточки. Не захотела расстраивать подругу перед рискованной переброской.

Спасателям Института времени, чтобы исключить риск замыкания пространственно-временных траекторий, пришлось изъять все Алисины фотокарточки из Юлькиного времени. И негатив тоже. Узнает об этом Алиса от Ричарда Темпеста через несколько месяцев после возвращения, когда будет работать вместе с ним в ею же придуманной научной программе “Связь времён”.

Алиса вошла в кабину. Улыбнулась подруге — не грусти, Юля! Махнула рукой на прощанье. Дверь захлопнулась, и кабина исчезла.

Остался только режущий запах озона.

“Твоя рука — в моей руке. Алиса”. Так было написано на той фотокарточке, где они были вместе. Так написано на шифровке, которую Юльке предстоит передать Николаю Николаевичу. А тот отправит криптограмму в будущее, до которого ещё двести лет. Алиса сказала, что это очень важно — отправить криптограмму.

Тихо. Запах озона. С веранды доносится радио. Теперь читают Есенина.

Здорово читают. Проникновенно.

“В грозы, в бури, в житейскую стынь...”

Так, улыбнувшись своим друзьям — не грустите! — год назад простилась с шестым “Б” девочка из будущего.

Точно так же, с улыбкой, она шагнула в неизвестность минуту назад.

Как бы Алиса поступила на месте Юльки?

Вот и Юлька не плачет. Юлька молчит. Закусила губу и молчит.

“Твоя рука — в моей руке”.

Алиса в кабине времени тоже молчит. Старается не плакать и не бояться.

Кабина возникла в расчётной точке — прямо у биостанции. Разработанная инженерами МИВа аппаратура сработала безупречно. Алиса открыла дверь, увидела небо и Солнце. Помахала рукой стайке кучевых облаков. От сердца отлегло. Теперь уже не четыре пятых. Теперь — пять пятых. “И смерть опять проходит мимо”, — вспомнилось Алисе. Когда-то, вечность назад, на прошлой неделе по местному времени, она читала это стихотворение на школьном вечере поэзии.

Сердце её наполнилось радостью и жаждой жизни. Счастливая она едва не летела, пританцовывая, к стоянке флипов. “Вот я и дома...”. Да, маме по-прежнему угрожает опасность. Да, в Алисе ещё УАС. Но Милодар предупреждён, а банда Охижутика проиграла. Ведь Юлька обязательно всё сделала как надо.

И в этот момент из-за кустов навстречу Алисе вышли три человека в форменных скафандрах ИнтерГПола. Один из них поднял бластер — не полицейский, парализующий, а пиратский, смертельный. Последнее, что увидела Алиса, был ярко-голубой луч, направленный ей в грудь.

Она не успела почувствовать боль. Смерть пришла раньше.

“Так вот почему мои приключения в сказках Булычёва кончаются в двенадцать лет”, — было последней мыслью Алисы Селезнёвой, гостьи из будущего, девочки, с которой ничего не случится, принцессы планеты А5-25 и лучшей подруги Юльки Грибковой.

Алиса, ты ошиблась при подсчёте. У тебя не было ни одного шанса остаться в живых. Четыре пятых — это твоя надежда. Ноль — твоя реальность.

[Предыдущая] [Содержание] [Следующая]

Дизайн и вёрстка - Jacob
Последнее обновление - 6 июня 2003 г.